Чем больше думаю, тем сильнее понимаю нежелание Курдюкова работать замом. С другой стороны, он пофигист, если на него начнут орать, Николай Алексеевич тут же напомнит, где видел всё начальство. Крупный, полноватый, с пегой бородой и мясистым солидным носом, наш Борода никому не даст запрячь себя или заставить играть по чужим правилам. Еще бы с алкоголем не перебирал… а то порой приходил на смену с легким ароматом размышлений о тщете сущего.

— Дубина сукааа!

— Не выражайся, Николай Алексеевич! — поправил его Шафорост. А заместитель по безопасности движения, маленький незаметный человечек с фамилией Глотов сидел и старался вообще не отсвечивать. При том, что совещание на станции планировалось непосредственно по его теме: «Разбор Акта ревизии состояния дел с обеспечением безопасности движения на станции Сортировка, проведенной ревизором движения отдела перевозок Дубининым А.С.»

— Всё равно пока из чужих никого, Николай Николаевич. Как приедут, так перестану выражаться.

Обычная ежегодная акция, когда ревизор поднимает все свои блокнотики и записные книжки с косяками, найденными за весь прошедший год, ищет свежие косяки в работе станции, сочиняет то, чего нет, а потом вываливает всё это на бумагу и называет словом Акт. Порой акт получается вполне половой. И сношают в зависимости от подачи материала и текущей обстановки начальника станции или кого-то из его заместителей. А я думал, что любимой женой во всех случаях становится зам по безопасности…

В красном уголке станции по причине отсутствия актового зала поместиться могло очень ограниченное количество зрителей, сейчас тут сидели только дежурные по станции и маневровые диспетчеры, мозговая косточка станции, командиры перевозок. В президиуме, за составленными в рядок и накрытыми блеклым красноватым бархатом столами маялось руководство станции, включая свежеиспеченного зама Курдюкова, а также только что приехавшие ревизор отдела перевозок Дубинин и ревизор безопасности движения ревизорского аппарата отделения дороги Клыков. Ревизоров много не бывает.

— Дубина тот еще деятель — шепотом комментирует Шаронов, мой коллега.

— И давно он тут?

— Чуть больше года. Раньше нормальный дядька был, Милославский, кстати бывший наш товарищ, дежурным в семидесятые на Сортировке работал.

— А куда делся, повысили?

— Ха, не угадал. Его сын в Тулу перетянул. Обычно наоборот выходит, отцы детей тащат. А тут вона как вышло. Пацан сильно подкрученный вырос, после школы его в обком ВЛКСМ инструктором взяли, квартиру дали даже. А он всю семью перетащил с собой.

— Да ладно! Не бывает, чтоб после школы. Фантастика какая-то. Может, в Москве какие-то родственники сильно высоко сидят?

— Может. Не знаю. Но прошлый ревизор с пониманием был, не то что Дубина. Из Тирасполя к нам приехал, из Молдавии.

— Клыков тоже змей тот еще!

— Да ладно, нормальный дядька! Ему прошлый раз чаю налили, а потом с его согласия коньяку капнули. Ну как капнули — больше половины чашки там было.

— И чего?

— Выпил молча. Говорю же, нормальный мужик.

— Помяните моё слово, ваш нормальный мужик стучит обо всём наверх как телеграфист. И если что, ударит в спину с этой же веселой улыбочкой. Сука он классическая.

— Есть что предъявить?

— Нет пока.

-Вот и не вякай.

Такие вот разговоры шли среди зрителей, пока президиум шептался между собой. Два мира, два образа мыслей. Как в «Берегись автомобиля» сказано: один убегает, другой догоняет. А вроде одним процессом заняты.

Разбор Акта превратился в его тупое зачитывание, потом оглашение уже готового приказа начальника станции, в котором расписывались все мероприятия по «недопущению в дальнейшем», в основном профилактические порки на конюшне личного состава. Завершилась экзекуция приказом НОДа — начальника отделения дороги, из которого следовало, что руководство станции тоже выпороли в извращенной форме, с вазелином.

— Если бы не сход, Валерку бы сняли по итогам ревизии, сто процентов. Вон какой Дубина погасший. Старался-старался, а весь пар в гудок ушел. И наказать по итогам ревизии из исполнителей некого.

— Почему некого? Вроде куча фамилий звучала.

— Их всех уже в течение года наказали. Расстреливать два раза уставы не велят.

— Да уж. Так-то можно старый приказ о наказании отменить и назначить новое наказание. Но тогда надо отобранную премию выплачивать, то есть признавать, что ударили по карману ошибочно. А у нас этого не любят — вклинился с заднего ряда Пахомов — Не пойдет никто на такое.

— Товарищ, если у кого-то есть что сказать по существу совещания или высказать своё мнение, можете высказываться. С места, но не хором, и вставайте обязательно.

Сам не понял, что мне могло помешать сидеть спокойно. Но вышло как вышло:

— У меня вопрос к председателю совещания. Можно?

— Можно, конечно, только представьтесь — барственно разрешил Клыков, не снимая улыбки.

— ДСП Фролов. В чем состоит главная обязанность железнодорожников по версии Правил эксплуатации железных дорог?

— В обеспечении безопасности движения. Вам как дежурному это должно быть понятно.

— Неверно! Главная обязанность всех железнодорожников состоит в обеспечении потребностей народного хозяйства в перевозках грузов, пассажиров, багажа и грузобагажа — цитировал я первый пункт — при безусловном соблюдении требований безопасности и эффективного использования технических средств.

— Это ты сейчас к чему?! — а вот и пропала улыбочка куда-то.

— Это я к тому, что Партия и Правительство определило задачу для всех нас, включая ревизорский аппарат. И задача эта — не кошмарить движенцев, не собирать скальпы по средам, а всемерно помогать процессу перевозок. Так помогайте, если можете! Не можете, не мешайте работать.

Моя короткая, но пламенная речь была заглушена бурными аплодисментами, хотя двадцать человек, по идее, физически не могли создать столько звуков. Но мои коллеги смогли.

— Правильно! Молодец, Фролов, так им!

— Мы еще посмотрим, что правильно и что об этом думает Партия и Правительство. Устроили балаган! — выкрикнул Клыков, когда народ стих. — Заканчиваем совещание, мне всё понятно. Ваш бардак на станции системный, а нарушения закономерные. Мы будем решать, что делать с этим рассадником.

— А ты нас в тюрьму посади, а сам приезжай движение расшивать — выкрикнул кто-то из толпы, в которую превратились люди, поднявшиеся со своих мест. Зря он так сказал, в смысле Клыков зря, одной фразой он превратил аморфную массу в отряд единомышленников, дружащих против себя. Эдак и начальник станции как самый избитый приказом НОДа теперь окажется среди павших героев. Народ любит битых, а павших особенно. Умеют некоторые вовремя ляпнуть. Да и я хорош, зачем было лозунги выдвигать, чай не Ленин, броневиком не обзавелся.

Почти все собравшиеся на совещание, кому не в ночь, после разбора остались на второй раунд разбора. Ну как остались, вышли из административного здания, перешли через дорогу и приняли участие в прениях по ранее озвученному вопросу в пивном павильоне, выросшем недавно на перекрестке рядом с продуктовым магазином с гордым названием «Первый» и столовкой, в которую мне рекомендовали не ходить в день моего появления на Сортировке. Классический пивняк с классическим запахом пива и воблы. Кстати, воблу можно было купить около магазина у бабок-торговок, осуществляющих подрыв экономики государства средь бела дня, словно они бессмертные. А в самом павильоне кроме пива ничего не продавали.

— Фролов, пиво будешь с коллективом?

— Буду кружечку. Без фанатизма.

— За таранкой пойдешь?

— Неа. Предпочитаю мягкий сыр или соленые орешки.

— Чего?

— Перевожу. Он тебе пытался сказать, что у них в Москвах принято заедать пиво брынзой. А орешки, это в Чехословакии такая мулька. На Западе нашу тарань не уважают — пояснил за меня Юра Попов.

— А что, Чехословакия уже Запад?

— Такой относительный, но Запад. Жевачка, джинсы, все дела.